явно очень спешила, когда пыталась познакомиться со мной и расположить к себе. Понимаешь, с нашего знакомства прошло всего четыре дня, а у меня такое чувство, будто я общаюсь с ней уже год! Она как будто бы все обо мне знает, хотя мы толком с ней не разговаривали! Меня слегка пугает ее настойчивость, но вообще… она мне тоже нравится.

Было тяжело осознавать, что прошло всего четыре дня. Хидео представил ее такой, какой увидел впервые: с неестественно яркими, светлыми волосами, с ангельской улыбкой, с аккуратным носиком и темно-карими глазами, которые казались почти черными, когда тень падала на лицо. Все краски он заметил на ее лице, каждую жилку ее сверкающих глаз перенес в свое воображение, впечатал в себя ее каждый изгиб и каждую тень. Если бы он взял сейчас же краски, то, подобно искусному художнику, смог бы нарисовать ее идеальный портрет.

– Ты уж определись, кто тебе и как сильно нравится, – пробормотал Генджи. – Кобальт, фу!

Пес вскинул голову, прислушиваясь к повторному приказу хозяина. Он только что едва не проглотил брошенную кем-то кепку на тротуаре.

– Мичи нравится мне как-то по-другому, не так, как Лили, – произнес Хидео, лишь в последний момент осознав, что вновь назвал Хамаду по имени. – С Мичи мне хорошо. Она чуткая и понимающая. Еще всегда так смотрит… словно прочитывает все твои эмоции. Ты на меня иногда тоже так смотришь, в этом вы похожи.

– Как смотрю? Проницательно? – Генджи коротко рассмеялся. – Это я люблю. Во мне просто умер великий детектив!

Повеселевший Генджи вмиг развеселил и Хидео.

– Ничего он в тебе не умер, – сказал он, улыбаясь. – Ты вон как помешался на расследовании, за которое тебе даже спасибо не скажут, а если и вовсе запрут дома и запретят лезть в это опасное дело. Ты не боишься играть с огнем?

– Нет, – пробормотал Генджи, немного увеличивая длину поводка. – Это ведь не игра, Хидео. Я уж точно не играю. Не знаю, что на уме у этого маньяка, но обязательно это выясню. Отец пока что посвящает меня в свои дела, но едва он заметит, что я веду параллельное расследование – мне конец. Так что, если я перестану выходить на связь, ты уж не обессудь.

– Тот самый случай, когда ты не можешь попасться не только маньяку, но и следствию, – Хидео не сдержал смешок.

– Типа того. А почему ты, кстати, не хочешь включиться в расследование? – спросил Генджи.

Хидео задумался. Ему просто не было это интересно, но, чтобы не обижать друга, он поддерживал его в этом увлечении тайнами. То, чем занимается Генджи, связано с определенными рисками, и Хидео попросту не готов на них – он хотел жить обычной жизнью, учиться по мере сил, гулять с другом весенними теплыми днями, любить какую-нибудь девушку любовью художника и мужчины, хотел жить в мире и спокойствии до глубокой старости. Но как сказать об этом Генджи? Он ведь не поймет.

Генджи рассматривал Хидео все тем же вопрошающе-нетерпеливым взглядом, каким всегда глядел на него, когда долго ждал важного ответа.

– Не думаю, что готов к расследованию. Я не ты, Генджи. Я не детектив.

– Не обязательно быть детективом, чтобы докапываться до правды.

– Хорошо, тогда скажу так: я не хочу докапываться до правды. Меня устраивает моя жизнь.

– Мне бы пригодился помощник, – хмыкнул Генджи.

– Вряд ли это буду я.

– Ой, да брось, чувак, тебе не хочется хоть на мгновение подумать о том, что под удар в любой момент могут попасть твои близкие или сам ты?

А вот это было уже слишком – Хидео мог стерпеть многие манипуляции и насмешки друга, но это был перебор даже для него, хотя бы потому, что Генджи никогда не позволял себе давить на чью-либо вину. До этого момента.

Хидео вспыхнул, как спичка.

– А ты как будто все делаешь для того, чтобы это случилось? – не выдержав, воскликнул он. – Может, это ты сам всех подряд уничтожаешь, чтобы потом расследовать дело о самом себе?

Он совсем не думал об этом, ему никогда даже в голову не приходило, что Генджи может быть убийцей стольких человек. Но это давление… непомерное давление с его стороны, накладываемая на Хидео вина, обиды за оправданный отказ и вызывающее поведение Генджи сделали свое дело – чтобы побольнее уколоть его, Хидео ляпнул эту глупость. Он даже не успел взвесить это решение в голове, как язык – непослушный, дурацкий язык! – выдал мелькнувшие в глубине сознания мысли без запинки или стеснения. Злость, с которой были произнесены эти слова, остудили порыв Хидео, но совсем иначе подействовали на Генджи.

– Как ты вообще можешь говорить такие вещи? – спросил он тихим, дрожащим от гнева голосом.

– А как ты можешь давить на мою вину, когда я тебе уже сказал, что не хочу лезть в это болото?

Кобальт замедлил шаг и обернулся к хозяину. Тот, хотя и старался сохранить видимое безразличие, все равно не мог перестать едва заметно дрожать от распирающей его злости.

– Потому что я не справляюсь, – сказал он и замолчал.

Хидео показалось, что он ослышался. Он повернул к Генджи удивленное лицо. Тот, уронив глаза в землю, не остановился вслед за Хидео, лишь прошел мимо, ведя собаку на поводке.

– Почему ты… почему тогда не расскажешь отцу?! – крикнул Хидео, скорым шагом нагоняя Генджи.

– Потому что тогда он запретит мне приближаться к этому делу.

Движения Генджи стали очень нервными, теперь он едва мог контролировать силу, с которой регулировал поводок Кобальта.

– А, понятно, значит, тебе и хочется, и колется, да? – продолжал язвить Хидео, не зная, как еще выплеснуть скопившуюся в нем злость и обиду за долгие годы унижений. – Хочешь решить загадку, как настоящий детектив, но при этом не можешь! А я-то думал, что ты идеален во всем!

– Замолчи, Хидео, – сквозь зубы прошипел Генджи.

– Значит, я прав. Скажи мне, Генджи, зачем ты сам-то решил это дело расследовать? Потому что тебе убитых жалко? А может, дело в том, что таким образом ты свое эго тешишь, а?

– Я же попросил тебя заткнуться! – крикнул Генджи.

– Да меня просто бесит твоя нелепая игра в детектива! Ты ищешь тайны там, где их нет! Придумываешь себе развлечение, чтобы чувствовать себя значимым и важным, при этом забиваешь на элементарные человеческие отношения! Ты за все это время даже не поговорил со мной толком, не уделил мне хотя бы немного времени! Думаешь, я поверю, что в тебе есть какое-то сострадание к убитым? Да ты делаешь все только ради себя!

– Я сейчас заеду